Новая волна внимания к Сталину становится все более мощной. И дело здесь не в
юбилее: в 2009 году исполняется 130 лет со дня рождения и другого крупнейшего
деятеля революции - Троцкого, но он, похоже, совсем не интересует нынешнее
российское общество. Дело в гораздо более глубоких социально-экономических и
политико-идеологических резонах. Именно о них, о причинах новой волны сталинизма
и возможных - из нашей истории произрастающих - альтернативах и пойдет речь
ниже. (Продолжение)
Сталин versus Троцкий: сталинщина
В наиболее явной форме мутации социализма проявили себя, как я уже отметил, в
период сталинской диктатуры, породив феномен, который был назван сталинщиной (я
использую ниже этот термин для выделения именно диктаторски-бюрократических
мутаций в отличие от всего богатства тенденций в СССР сталинского периода),
дискредитировавшей и опозорившей реальные ростки социализма, подвиг наших дедов
и отцов, созидавших новое общество.
Феномен «сталинщина» порожден прежде всего объективными противоречиями
мутантного социализма. Сама по себе личность Иосифа Джугашвили оказалась
востребована этими мутациями, подобно тому как ростки социального освобождения в
нашей стране востребовали великих людей «ленинской гвардии» (кстати, опять же не
случайно в большинстве своем репрессированных сталинистами). Но дело все же не в
личности, которая сама по себе (если абстрагироваться от внешней атрибутики
величия Сталина-символа, «вождя народов») малоинтересна. Замечу, что ориентация
на псевдоним, сращенный с образом вождя, а не на реальную фамилию реального
человека, тоже символична. Точно так же символично и превращение Владимира
Ульянова в этот период из реального гениально противоречивого человека в
мумию-символ.
Противоречие коммунистического созидания (энтузиазма) советских людей и
сталинщины стало явным, легко наблюдаемым проявлением более глубинного конфликта
социального творчества трудящихся и его бюрократических превращенных форм.
Именно в этом противоречии (включающем не только антагонизм, но и единство
сторон) - ключ к пониманию нашего прошлого. Более того, как я уже заметил, эти
мутантные формы отнюдь не случайно возникли и (вспомним о ловушке XX века) были
сращены с ростками коммунизма так, что друг без друга эти противоположности в
реальной жизни, как правило, и не проявлялись. Вплоть до кажущегося ныне
чудовищно-неправдоподобным парадокса гибели расстреливаемых сталинистами
коммунистов с именем вождя на устах. Но этот парадокс и есть правда реальной
жизни СССР, когда сталинщина была сращена с коммунизмом и строители нового
общества вне этой формы, как правило (не забудем и об исключениях - героях
коммунистической борьбы со сталинизмом в СССР и за рубежом), не мыслили себе
социализм.
Тем более это было верно для большинства трудящихся, недавно вышедших из
деревни и поднявшихся к новой жизни без опыта самостоятельного освоения
культуры, самоорганизации, личностной свободы и критического самосознания, но
при этом (вот они - парадоксы ловушки!) ставших созидателями ростков качественно
нового общества. Это социальное творчество масс, объективно в большинстве своем
не способных к социальному творчеству, не могло не породить превращенных (то
есть не просто извращающих, но и убивающих свое действительное содержание) форм
полурелигиозного сведения своей самодеятельности к реализации внешней
объективной воли (некоей абсолютно непогрешимой, являющейся «умом, честью и
совестью» эпохи партии), каковая неизбежно должна была оказаться сращенной с
личностью-символом.
Эта тенденция (не единственно возможная - я укажу на наличие альтернатив),
однако, была доведена до предельно реакционных форм субъективным фактором -
теми, которые оказались во главе этой номенклатурной системы. Они (и прежде
всего вождь, сращенный с репрессивным аппаратом НКВД, - Джугашвили и его
ближайшие сторонники - Ежов, Ягода, Берия и т.п., периодически расправлявшиеся
друг с другом, а потом, как сейчас все чаще говорят, расправившиеся и с самим
вождем) стали исполнительным механизмом номенклатурно-бюрократической
власти.
Однако это была не более чем верхушка айсберга под названием
«сталинщина».
Скрытой в толще обыденной жизни и обыденного сознания основой этого айсберга
был конформист-мещанин (преимущественно из среды служащих и интеллигенции, в том
числе элитной, иные из лидеров которой особенно услужливо возвеличивали вождей и
активнейшим образом доносили на своих коллег-соперников по цеху).
Реальным исполнителем воли сталинщины был даже не следователь НКВД или солдат
ГУЛАГа, а рядовой бюрократ, формировавший в силу собственного социального
интереса систему номенклатурно-бюрократической власти. И чем более
бюрократической (то есть оторванной от народа, не подконтрольной народу, стоящей
над ним, замкнутой в рамках особой привилегированной касты) становилась эта
экономическая и политическая власть, чем более мутировали ростки советского
народовластия, тем больше простора для произвола и репрессий получали сталины и
берии. В этой пронизывавшей все поры нашей жизни - от парткомов до Политбюро, от
мелких доносчиков до ГУЛАГа - системе отчужденной от граждан власти, а не в
личности Джугашвили или кого-то из его приспешников и кроется ключ к пониманию
феномена «сталинщина».
А теперь вновь подчеркну: сталинщина была одной из сторон реальной
мучительной и великой диалектики нашей жизни.
Была и другая сторона, со своими символами, ставшими действительным
воплощением величия нашей страны. Они были везде - на производстве, в науке
(Вавилов и Келдыш, Циолковский и Королев), искусстве (Шостакович и Эйзенштейн,
Маяковский и Шолохов), политике (Бухарин и Троцкий, Киров и Дзержинский), армии
(Тухачевский и Жуков). Кто-то из них был приближен к власти, кто-то был ею
репрессирован, но правда СССР в единстве этих противоречий. В сосуществовании в
одной элите Жукова и Берии, Вавилова и Лысенко. Точно так же нашей правдой было
сосуществование мещан-доносчиков, стремившихся к расширению жилплощади в
коммуналке, и рядовых героев Великой Отечественной. Миллионов зачинателей новых
трудовых инициатив и «элитных» предателей типа Власова.
И опять парадоксы - парадоксы эпохи, где сталинщина стала именем для всех:
тех, которые строили социализм вопреки ей, и тех, которые, паразитируя на их
энтузиазме и подвигах, уничтожали их же творческий порыв и самые жизни.
Троцкий versus Сталин: возможен ли был иной путь?
А теперь поставим едва ли не самый острый вопрос: возможен ли был путь
воплощения социально-творческой, демократически-социалистической траектории
(естественно, тоже в несколько деформированном виде) при достаточно широком
использовании форм позднего капитализма и переходных к социализму форм и
периодическом скатывании к элементам насилия, но при ограничении и изживании
последних? Возможно ли было строительство социализма на базе широкого
использования форм не столько парламентской, сколько низовой демократии,
экономики солидарности и социально ограниченного рынка, ассоциированных и
переходных (вплоть до акционерной) форм собственности, преимущественно формально
свободного труда и частногосударственно-общественного партнерства,
самоуправления и базисной демократии, - возможно ли было такое развитие СССР в
XX веке?
На мой взгляд, именно этот путь (в ином категориальном выражении) предлагал в
конце своей жизни Владимир Ульянов. К похожей модели склонялся, насколько мне
известно, Троцкий. Современный троцкизм предлагает именно такую программу
социалистического строительства (в том числе и для среднеразвитых стран типа
Венесуэлы).
Автор уже не раз аргументировал положительный ответ на этот вопрос: да,
возможен. Основные аргументы в данном случае суммируют как опыт частично
успешных попыток уйти от сталинщины в нашей стране, так и опыт мировых
экспериментов в области развития демократических форм посткапиталистической
организации. Имеется и немало глубоких теоретических исследований, авторы
которых принадлежат к кругу творческих марксистов, теоретиков экосоциализма и
т.п.
Этот текст посвящен не вопросу о социалистических альтернативах. Поэтому
позволю себе воспроизвести лишь предложенную автором более 15 лет назад
аналогию, воспроизводимую ныне некоторыми зарубежными исследователями (Самир
Амин и др.). И хотя аналогия не доказательство, она хорошо проясняет суть
дела.
Подобно тому как в XV-XVIII веках новое для того периода истории
капиталистическое общество рождалось не в готовом виде, с развитой
индустриальной технической базой, последовательным парламентаризмом и
идеологическим плюрализмом, новый мир (названный нами «царством свободы») также
рождается не сразу в готовом виде. Подобно тому как в муках рождался капитализм,
в муках начал появляться на свет и новый процесс социального освобождения. Для
нас сегодня Ренессанс - это взлет гуманизма, величайшие достижения поэтов и
философов, живописцев и зодчих. Для жителей же Италии того периода это был
период жесточайших гражданских войн и политического цинизма («Государь» не
Джугашвили написал), мракобесия инквизиции (больше всего репрессированных этим
идеолого-политическим институтом приходится именно на ренессансную Италию) и
тому подобных бед.
Более того, первые попытки создания буржуазного миропорядка - прежде всего
Ренессанс в Западной Европе - в большинстве случаев закончились крахом. Италия -
тому наиболее наглядный пример. Если бы Фрэнсис Фукуяма мог перенестись в ту
эпоху, то, комментируя этот процесс, он бы написал что-то в таком духе: «История
закончилась. Эксперименты, направленные на реализацию искусственно придуманных
утопий свободного индивида, демократии и рынка, привели к крови и террору,
потерпев в конечном итоге закономерное поражение. Во всем цивилизованном мире
(Испания, Франция, Италия, Германия и далее на Восток) окончательно
восторжествовала благородная власть монарха и дворянства, единственно способных
обеспечить процветание наций и нормальную жизнь третьего сословия».
Между тем в отличие от первых неудачных буржуазных революций и реформ в
большинстве стран Европы в одном случае уже в XVI веке без адекватной для
капитализма индустриальной базы, во враждебном окружении позднефеодальных
королевств и империй все же возник маленький буржуазно-демократический анклав -
Нидерланды. Тогда это было исключение. Через четыре столетия оно стало
правилом.
В этом смысле наша эпоха похожа на историю полутысячелетней давности: такие
же муки рождения нового общества, такие же уродливые формы его первых ростков,
такие же мучительные поражения. Такая же необходимость быть более передовым в
той сфере, которая станет основой развития в новом мире.
В случае с генезисом буржуазной системы это были мануфактуры, ветряные и
водяные двигатели, дороги (и каналы), торговля. И адекватные для их развития
формы свободного рынка и парламентаризма.
В случае с генезисом «царства свободы» это должны были быть сферы,
обеспечивающие прогресс человеческих качеств и эффективное использование
растущего творческого потенциала, - образование, здравоохранение, культура и
высокие технологии (для начала XX века - прежде всего электрификация, сейчас -
нечто гораздо большее). Что-то из этого удалось реализовать даже в условиях
сталинизма (вопреки сталинщине). Прямой акцент на приоритете этих сфер вкупе с
адекватными для их развития новыми социально-экономическими (экономика
солидарности) и политическими (низовая демократия и самоуправление) формами мог
бы дать еще больше. Не случайно даже в таких неблагоприятных условиях, как на
Кубе и в Венесуэле, ростки социализма обеспечили огромные успехи в области
человеческого развития. И это при том, что социально-экономические и
политические формы в этих странах далеко не идеальны с точки зрения обеспечения
условий для несталинской модели рождения нового общества.
Возвращаясь к СССР, оговорюсь: в нашей стране 1930-х годов несталинский путь
(при гипотетическом условии его реализации) неизбежно имел бы гораздо более
уродливые, мутантные формы, был бы гораздо ближе к сталинизму, чем то, что начал
делать в Чили 1970-х Альенде, а на Кубе - Кастро, что пытается в настоящее время
делать в Венесуэле Чавес. Причины большей деформированности возможной
несталинской траектории СССР 1920-1930-х и последующих годов - гораздо менее
благоприятные условия. За нами не стоял, как за Кубой 1950-х, СССР, у нас не
было нефти чавесовской Венесуэлы и т.п.
Впрочем, мы несколько отвлеклись. Вернемся к Троцкому и Сталину.
Роль личности в строительстве социализма в СССР: Троцкий и Бронштейн, Сталин
и Джугашвили
В качестве маленькой интерлюдии позволю себе спорное утверждение - успех
социальных преобразований в условиях минимально благоприятных объективных
предпосылок (как это и было в СССР) зависит от:
- энергии социального творчества масс;
- разработки и реализации такой стратегии, которая дает едва ли не
единственный шанс на успех;
- гениального лидера, способного постоянно строить тактику исходя как из
стратегии, так и из постоянно радикально изменяющихся условий - вплоть до смены
стратегии и локальных целей при сохранении конечных целей и при постоянном
упорном возврате к их реализации;
- гвардии талантливых людей, искренне и самозабвенно отдающих свою жизнь
реализации цели.
Именно так осуществляют великие открытия, так прорываются в космос, побеждают
в битвах, где у противника многократный перевес в численности и вооружении.
Так стояла и проблема в условиях великой развилки 1920-х годов в нашей
стране. Существует известный вопрос: можно ли в свете сказанного именно Троцкого
считать продолжателем ленинской, большевистской тенденции в нашей стране?
С большими оговорками. Сам Троцкий был далеко не столь последователен в своих
шагах, как этого требовала реализация такой траектории. Смею утверждать, что он
не был столь целостным, последовательным, героически целеустремленным и
талантливым до гениальности, сколь это было необходимо для того, чтобы стать
лидером практического воплощения собственно социалистического проекта. Пройти по
лезвию бритвы и реализовать с относительно небольшими человеческими и
культурными потерями один шанс из 100 (или 1000) партия большевиков, ленинская
гвардия могли, но если бы автором и лидером проекта оставалась фигура столь же
мощная, как Владимир Ульянов. И это не культ личности Ленина. Это понимание
адекватности личностных качеств Ульянова тем вызовам, которые предъявляло то
крайне сложное время.
Лев Бронштейн такими качествами в достаточной мере не обладал. И соратники
Ленина, и рядовые коммунисты это чувствовали.
Хорош мужик, но не орел.
Что касается сталинской траектории в ее советском виде, то здесь главным
субъектом были не ассоциированные граждане и прогрессоры, спаянные с гениальным
творцом, а масса полу- и просто патриархальных мещан и паразитирующей на них
бюрократии - «серые». В этом случае великая личность гениального социального
творца-стратега была не только не нужна, но и вредна. Здесь был необходим
исключительно тактик, способный использовать любые средства для того, чтобы
укреплялась вся пирамида «серых», и умеющий побеждать конкурентов в этой
кровавой (но по сути - мышиной) возне. Возне, жертвами которой стали
многочисленные ростки живого социального творчества, пожранные мышиной массой.
Для «серых» Сталин стал вполне адекватным воплощением-символом. А Иосиф
Джугашвили был среди них едва ли не самым способным, и потому именно он оказался
на вершине пирамиды. Далее вся масса «серых» оказалась заинтересованной в
сохранении символа-вождя (без него основанная на патриархальности и
иерархическом подчинении добуржуазная мутация не может жить).
Один из парадоксов СССР состоял, однако, в том, что, как я уже отметил выше,
вообще без социального творчества, в условиях абсолютного доминирования «серых»
принципов наша страна бы не выжила. Хитроумность Сталина и здесь сработала: он
время от времени возвращал к жизни ростки живого социального творчества,
укрепляя тем самым власть той пирамиды, символом которой был. Раковая опухоль
номенклатуры пережила своего первого и крупнейшего вождя, а затем переродилась
(в соответствии с предсказанием Троцкого, сделанным еще в 1930-е годы) в новую
буржуазную структуру, разъев предварительно тот живой организм, на котором она
паразитировала, - ростки социализма в нашей стране.
Именно поэтому я уверен: Иосиф Джугашвили, будучи очень способным (едва ли не
самым способным из представителей советской номенклатуры) политическим
манипулятором, в то же время именно в силу своих личных качеств немало
содействовал тому, что в нашей стране сложился столь кровавый, столь
диктаторский вариант мутаций социализма. Масса репрессий, преступлений и ошибок
была не нужна даже с точки зрения задач самосохранения и упрочения в СССР власти
номенклатуры. Они были нужны Джугашвили для того, чтобы оставаться Сталиным.
Хищник, но не лев.
В этой логике кризиса и распада СССР - ключ и к ответу на еще один вопрос:
почему в современной России популярен Сталин и непопулярен Троцкий?
Ответ на первую часть вопроса уже не раз давался автором (в частности, в его
разделах книги «Сталин и распад СССР»), поэтому ниже выделю только два
аспекта.
Во-первых, распад СССР вызвал реверсивные («попятные») исторические процессы
возрождения в постсоветской России брутальных форм позднего капитализма, густо
замешенных на позднефеодальных механизмах насилия. Эта неорганическая смесь
оказалась в чем-то сходной с системой отношений сталинского периода. Но с
существенными различиями: тогда патриархальность, насилие и бюрократия
сопрягались с социальным патернализмом, что давало и некоторые блага народу.
Сейчас они сопрягаются с капиталистическими формами подчинения труда и
обеспечивают блага все больше сращенному с бюрократией капиталу (оговорюсь:
формы прямого политического насилия нынче развиты гораздо слабее, чем в СССР
1930-х годов, и это благо для народа). В результате патерналистские формы
поддержки рядовых граждан оказались разрушенными, а сталинский контекст -
воспроизведенным, причем в форме уже не столько трагедии, сколько фарса.
Несколько грубее, но проще эту же мысль можно выразить иначе: взращенные
сталинщиной конформизм и пассивность масс, их привычка все (и пряник, и кнут)
получать от государства, вождя сохранились и едва ли не приумножились
современным российским «капитализмом юрского периода», тогда как социальные
гарантии, стабильность и самоидентификация с державой оказались тем же самым
полукапитализмом разрушенными. Результат этого контрапункта - ностальгия по
«отцу», который порядок обеспечит, хлеб гарантирует, самоуважение и смысл жизни
вернет. Более того, превратив советского человека в винтик, сталинщина сделала
его несамостоятельным и слабым. Полуавторитарный полукриминальный полукапитализм
последних двадцати лет эту несамостоятельность и социальное слабосилие
большинства рядовых граждан только закрепил. Такой индивид жаждет прислониться к
силе. А иного символа ее, кроме Сталина, в новейшей истории нашей страны
нет.
Во-вторых, распад СССР больно ударил по закономерной патриотической гордости
граждан СССР страной. Плюс неточное с содержательной точки зрения, но
поверхностно очевидное отождествление действительных (и ныне как никогда
очевидных) достижений СССР с личностью вождя.
Так возникает вновь культ личности Сталина.
И это не случайно.
Но это огромная угроза, с которой надо бороться последовательно, упорно и
талантливо. Идеи побеждают только другие идеи. Но только тогда, когда их
взращивает практика, когда они в силу этой новой общественной практики
овладевают массами и становятся материальной силой. В конечном итоге только
успешная несталинская практика, последовательная реализация в нашей стране на
деле и гражданских, и социальных прав человека могут обеспечить изживание
сталинщины в умах и сердцах наших людей.
Что же до непопулярности Троцкого, то она связана с целым сонмом как
объективных, так и субъективных причин.
На поверхности лежит очевидный факт: десятилетия лжи и дискредитации этого
деятеля (причем как до, так и после распада СССР), замалчивание его
действительной роли в революции и строительстве нового общества в СССР 1920-х
годов и т.п. В результате подавляющее большинство россиян Троцкого не знают
вообще, а большая часть того меньшинства, которое хоть что-то о нем знает, знают
преимущественно ложь.
Но глубже лежит более сложный комплекс параметров. Большинство даже из тех,
которые знают, кто такой Троцкий, и стоят на позициях демократии и социализма -
сознательно, и тех, которые почти ничего не знают, но тянутся к несталинскому
социализму - бессознательно, недолюбливают Троцкого за... недостаток того
героизма и той гениальности, которые - без всякого ложного пафоса - единственно
могли дать Великой Октябрьской социалистической революции, великому подвигу
большевиков и всех тех, которые отдавали жизни строительству социализма в нашей
стране, шанс на победу пусть слабой, пусть далеко не всегда последовательной, но
реальной демократической социалистической траектории. У нас этот шанс был.
Троцкий не помог ему стать реальностью.
Такого лидерам не прощают.
И это правильно.
Но это сильно мешает развертыванию альтернативных сталинщине левых идей.
Впрочем, и в этом случае только новое демократически-социалистическое движение
на деле может доказать нашим согражданам, что будущее социального творчества
нельзя связывать исключительно с тем или иным именем того или иного лидера.
Александр Бузгалин, Политический Класс
|