ЗЕРКАЛО Запорожья

Иногда становится совсем невыносимо, и я просто ухожу», — рассказывает боец из Запорожья, который проходит лечение в госпитале о визитах психолога-волонтера. "Это ерунда. У меня не работают обе ноги. А она приходит и задает глупые вопросы из серии какого цвета твоя нога сейчас? А какого была вчера?"

За время войны на Донбассе через психиатрические отделения военных госпиталей прошли около 900 украинских военнослужащих с различными симптомами психических нарушений. Это только официальная информация от Министерства обороны. Психиатрической помощи в разы больше. Только в Киевском военном госпитале на сегодняшний день в отделении психиатрии лечатся около 400 бойцов. Большинство из них — амбулаторно. Лечение тут проходят в основном с диагнозом «острая реакция на стресс», но есть и несколько случаев шизофрении.

Острая реакция на стресс — транзиторное расстройство значительной тяжести, которое развивается у лиц без видимого психического расстройства в ответ на исключительный физический и психологический стресс. Стрессом может быть сильное травматическое переживание, включая угрозу безопасности или физической целостности индивидуума или любимого лица, или необычно резкое и угрожающее изменение в социальном положении и/или окружении больного.

В отделении бойцы лежат как правило в общих палатах, некоторые из них признаются, что не совсем понимают, почему и зачем находятся тут: «По сути, все наше лечение сводится к приему таблеток утром. Есть правда некоторые, которым действительно нужна помощь. Кричат по ночам, плачут. По ним видно, что они еще „там”. А мы после 16:00 не опасные. Нас выпускают из отделения погулять», — шутят сами пациенты психиатрического отделения. Правда есть и такие, которые активно рвутся снова в бой и категорически не согласны с политикой врачей. Сергей из Черниговской области уверен, что он не нуждается в психиатрическом лечении, а в отделение попал только потому, что несколько дней пробыл в плену у чеченцев: «Я три дня пробыл в плену у чеченцев, 100 дней в зоне АТО.

В плен попал, только потому что не взял с собой большего количества оружия, мы в разведку ходили. Так вот, мне должны были уже уши отрезать, но тут обменяли. И положили сюда. Зачем — я не понимаю. Мне тут никто ничего не объясняет. Отношение как к собаке. Я готов переживать снова и снова то, что было на передовой, но тут просто невыносимо. Я больше трех месяцев был там, чтобы в итоге врачи от меня по кабинетам прятались? А я уверен, что имею право знать свой диагноз, знать, какими таблетками меня пичкают и почему со мной тут никто кроме волонтеров не общается. Я не бухаю, я надеюсь, не совсем псих, но мне необходимо вернуться к своим побратимам на передовую.

На автомате пока всего 28 точек. Есть еще работа». Сергей уверен — в психиатрическом отделении его держат только из-за опасения врачей, что психика отреагирует на его пребывание в плену: «Да, я три дня был в плену. Пару дней на бетонном полу пролежал голым. Видел Стрелкова и Беса, а они думают, что я сошел с ума. Но ничего. Завтра мой адвокат приезжает. Я не для того, чтобы меня в психи записали жизнью рисковал», — возмущается Сергей. Через пару дней после того, как состоялся этот разговор, Сергея выписали. И действительно приезжал его адвокат. И он действительно снова отправился в зону АТО. Но это скорее исключение и при этом довольно оптимистическое.

Серые будни АТОшников с «острой реакцией на стресс» скорее алкоголь и постоянные воспоминания. Врачи и руководство клиники со своей стороны стараются сделать максимум для лечения и реабилитации ребят. В самом помещении клиники делают ремонты, во внутреннем дворике поставили несколько теннисных столов. Но правила таковы, что посудой пациенты «10-ки» (так называют отделение психиатрии в госпитале) могут пользоваться только пластиковой, мыться по графику и никаких шнурков и наушников.

Были в военных госпиталях и попытки самоубийства. Так, в Днепропетровском госпитале боец трижды пытался свести счеты с жизнью. «Ранение у бойца не серьезное. Прострелена нога. Но все дело в том, что во время боя у него „упала планка”, с автоматом в руках он развернулся и начал палить по своим. В итоги убил двоих, еще нескольких ранил, тогда ему ногу и прострелили, свои и прострелили. И вот уже в госпитале, когда пришел в себя осознал что произошло. И не выдержал. Говорит — не смогу с этим жить», — рассказал волонтер из Днепропетровска.

Психика людей, перестроенная под потребности войны, оказывается неприспособленной к мирной обстановке, к стандартным ценностям общества, к оценке мирными гражданами пережитого участником военных действий. Мощными факторами психической травматизации являются ранения, особенно вызвавшие инвалидность. Впрочем, у каждого бойца своя история, своя правда и своя мотивация. Но 80% из всех, кто побывал или продолжает находиться в АТО, не обойдет участь нарушения психики.

Не так-то просто, по словам самих бойцов, смотреть на тела погибших товарищей. На большое количество трупов, ощущать запах смерти и осознавать, что в любой момент осколок может прервать твою собственную жизнь. Многие из тех, кто не попал на лечение в психиатрию, воспоминания и тревогу уже сейчас топят в алкоголе, психологов к себе не подпускают. Впрочем, может на сегодняшний день, это и к лучшему. Специалистов, то есть военных психологов, у нас критично мало, а обычный психолог может вызвать у бойца агрессию и раздражение: «Еще несколько сеансов, и я решу все ее проблемы. Это скорее развлечение для меня, чем помощь.

Иногда становится совсем невыносимо, и я просто ухожу», — рассказывает боец из Запорожья, который проходит лечение в госпитале о визитах психолога-волонтера. «Это ерунда. У меня не работают обе ноги. А она приходит и задает глупые вопросы из серии какого цвета твоя нога сейчас? А какого была вчера?

” Бесит прям. Дикие боли, мне не до ассоциаций. Пока мне не до этого», — рассказывает другой боец. Бывает, правда, и наоборот, ребята сами просят найти им психолога. Понимаю, что о себе дает знать увиденное и травмы.

Но это, опять таки, скорее исключение. Причиной такого состояния у военнослужащих, находящихся в зоне боевых действий, являются постоянная угроза жизни, здоровью, постоянное изменение боевой обстановки, длительные нагрузки, нередко превышающие пределы человеческих возможностей, утрата боевых товарищей, участие в жестоком насилии по отношению к врагу. Рано или поздно АТО закончится и солдаты вернутся домой. Их мир уже изменился, а в обычной, мирной жизни они могу почувствовать себя лишними или недооцененными. Это уже абсолютно другие люди. Война, или антитеррористическая операция закончится только для тех, кто погиб отстаивая свою правду на Донбассе. Для родственников и семей погибших, раненых и их окружения эта война будет продолжаться.

Украина уже сталкивалась с проблемой вернувшихся после боевых действий военнослужащих. Тогда наши соотечественники возвращали после войны в Афганистане. Они воевали на чужой земле, но вернулись с такими же психологическими проблемами. Толком так и не заработала ни одна программа реабилитации, и сотни мужчин оказались не удел. «Афганцам» было сложно найти работу, многие из них просто спивались, многие шли в организованные бандитские группировки.

«Я помню, как мой брат вернулся из Афганистана. Он на протяжении нескольких месяцев не разговаривал вообще. Потом начал пить. С отцом на кухне. Пить и рассказывать об ужасах войны. Адаптировать его к мирной жизни удалось только усилиями отца. Он читал ему художественную литературу, они вместе решали задачки…так и поступил в институт. Но это частный случай…а в нынешней ситуации — проблема адаптации АТОшников, как и вся АТО, ляжет на плечи простого народа. Государство, увы, выводов не делает», — рассказывает волонтер, которая сейчас активно занимается медобеспечением передовой.

После войны во Вьетнаме американское общество также столкнулось с проблемой психологической и медицинской проблемой адаптации военнослужащих. Число самоубийств среди участников вьетнамской войны к 1975 году превысило число погибших в самой войне в три раза. Уровень разводов среди них составляет около 90%. Треть всех заключенных в американских тюрьмах — ветераны Вьетнама. Алкоголизм, наркомания, профессиональные и социальные конфликты — все формы дезадаптации наблюдались и наблюдаются среди тех, кто прошел ад той войны.

Пока Минобороны Украины обещает посадить психолога в каждый военкомат и реанимировать отделения психиатрии во всех военных госпиталях. Другие министерства и ведомства разрабатывают программы по дальнейшему обучению и трудоустройству АТОшников. То есть наличие проблемы государство признает, но вот насколько эффективным и качественным будет ее решение, мы сможем судить лишь спустя годы, а пока распространение «синдрома АТОшника» набирает обороты.

112 Украина